Тем не менее представить себя живущей в бабушкиной квартире в одиночестве было сложно. Хоть в последние месяцы Мишка именно что жила в ней одна, квартира не казалась ей пустой – она будто замерла в ожидании хозяйки. Мишка знала: если бабушка умрет, это ощущение продержится недолго.

Когда Мишка поднималась по лестнице подземного перехода на станции «Китай-город», ей пришло сообщение от АС-2: «Я рад, что ты взялась за это дело. Катя была хорошая девочка».

«А ты сам-то встретишься со мной? Для дачи показаний?» – спросила Мишка.

«А что, приглашаешь? Я ее совсем не знал», – ответил АС-2.

«Но ты же знаешь эту Софью», – сказала Мишка.

«Да, она тоже хорошая. Давай встретимся на неделе, и я все про нее расскажу», – АС-2 отвечал быстрее, чем Мишка успевала осмыслить его предыдущий ответ.

«Хорошо», – написала Мишка и вышла из Лабиринта. Арт был обычно очень занят, и его сообщения, а особенно желание встретиться, были неожиданными. Мишка думала, что ей придется вылавливать его в толпе у выхода из шаболовского здания Вышки и потом долго уговаривать ответить хотя бы на самые простые вопросы, а он взял и написал сам. Рамина Брамм сказал бы, что такая приятная неожиданность может иметь пренеприятные последствия: когда свидетель сам хочет поделиться информацией, это чаще всего означает, что он собирается врать.

Мишка представила себе французского сыщика таким, каким изображали его рисунки в старом, еще советском издании «Стальных колец», – в черном плаще и клетчатых шароварах, делающих его похожим на Остапа Бендера, перебравшегося-таки из Ялты в Монте-Карло. На некоторых рисунках Рамина изображался в чалме, но, хотя в книгах довольно часто упоминалось его арабское происхождение, этот головной убор никогда не указывался, из чего Мишка делала разнообразные нелестные выводы о знакомстве художника с текстом и с арабской культурой. Нигилистически настроенный Рамина никогда не стал бы носить такой яркий признак этнической принадлежности. Ему вообще было свойственно проводить бо́льшую часть времени в шелковых халатах с нейтральными, часто абстрактными узорами.

Образ Рамины всегда поддерживал Мишку в трудные минуты.

«В конце реки всегда будет море, – как бы говорил сыщик. – И то, что сейчас тебя несет, без разбору кидая о камни, не значит, что так будет всегда».

«Как скажешь», – подумала Мишка. Эту же мысль можно было выразить и иначе: основные свойства любого страдания – это его иллюзорная конечность и беспросветная цикличность. Однажды река закончится и начнется море, которое, впрочем, при взгляде из космоса окажется такой же рекой.

«О некоторых берегах лучше и не знать», – сказал бы Рамина. Мишка увидела его всходящим по лесенке к мостику белой яхты, которая упиралась кормой в этот самый невидимый берег. По пряному запаху, горячему, но неяркому солнцу и возвышающемуся на горизонте куполу храма Святой Софии можно было предположить, что яхта пришвартовалась в стамбульском порту.

«Не знать о берегах и не видеть берегов – это не одно и то же», – ответила ему Мишка.

«Почему?» – Рамина склонился над пожелтевшей картой Атлантического океана. Мишка хорошо знала, что географией и историей Эсфирь Аир интересовалась мало, поэтому образ не показался ей странным.

«Потому что сложно жить иллюзией, в которую не веришь», – сказала Мишка. Она остановилась перед входной дверью и зашарила в кармане в поисках ключа.

«Подумай, было ли так всегда? Иллюзиям свойственно меняться, а жизни – нет. Если раньше тебе казалось, что море совсем близко, может быть, так и есть», – сказал Рамина.

«Ты запутался. И люди тоже меняются», – сказала Мишка.

Глава третья

Они молились всю ночь. Молились и репетировали показания. Потом Вершик лег спать, а Соня прошла на кухню и встала на колени перед маленькой иконкой, висевшей у окна, чтобы проговорить тайную молитву, над которой думала целый день:

Иисус Христос, Бог мой, прости мои прегрешения. Прости блуд и призри рабу свою, прельщенную мирским и земным, исшедшую далее дозволенного. Сохрани в здравии моего брата Вершика, моего духовника Адриана, друга моего Ивана. Прости ему его грешения. На Твое превеликое милосердие уповаю. Пусти меня в мир, позволь не служить больше в двоице. Даруй сладость воздержания и мирской жизни. Дай мне терпения, позволь помочь брату моему сохранить нашу миссию втайне, а после отпусти меня, и я всю жизнь буду служить Тебе, только сама. Я от Твоего Пути не отступаю и от власти Твоей не отрекаюсь и не отрекусь, но сил больше нет, нет больше терпения. Я наставлю Ивана, верну его в Веру. И других наставлю – только сама, Господи, Бог мой. И прости мне мою молитву. В Твоей власти тело и душа мои. Как Ты повелишь, так я и поступлю.

Мишка проснулась от того, что телефон, на ночь поставленный на зарядку, упал на пол. Видимо, в темноте она положила его слишком близко к краю тумбочки.

«Смотри», – написал АС-2. Он прислал Мишке ссылку на Лентач. Видимо, вибрация от этих сообщений и столкнула телефон с тумбочки.

Лентач опубликовал ссылку на твит американского агрегатора SMT: «Sofia Boutella confirmed as lead in the new adaptation of the critically acclaimed Esther Ayr novels about suave detective Rameena Bramm» [6] .

«Видишь, Рамина, людям свойственно меняться», – подумала Мишка, разглядывая фотографию французской актрисы. София Бутелла, о которой Мишка никогда раньше не слышала, отлично подходила на роль сыщицы. Интересно было только, постригут ли ей волосы короче или оставят до плеч.

АС-2 заметил, что она прочитала его сообщение, и написал: «Ну что? Тебе как?»

Сначала Мишка решила не отвечать – не хотелось начинать утро со споров об изменении пола любимого персонажа, – но потом ей пришло в голову, что АС-2 хочет сказать о чем-то еще, но не знает, как начать разговор. Она уже привыкла к его странному поведению и поэтому решила заранее простить возможные высказывания на тему голливудской погони за равенством полов.

«Мне нравится», – написала она.

«Мне, наверное, тоже», – ответил АС-2, подтверждая Мишкино предположение. Представить себе, что Арту может понравиться что-то даже столь отдаленно связанное с феминизмом было сложно.

«Встретимся сегодня?» – спросила Мишка. Все-таки она только проснулась и была не готова участвовать в долгих разговорах вокруг да около.

«Давай. Ты во сколько встречаешься с Соней?» – спросил АС-2. Мишка не удивилась тому, как быстро он узнал, что они с Софьей договорились о встрече. У Арта все всегда было схвачено.

Сверившись с перепиской с Софьей, Мишка написала: «В десять».

«На “Китай-городе”? Давай я подъеду к Дамбо к девяти тридцати, и мы быстро переговорим», – написал АС-2. Мишка посмотрела на время: часы показывали восемь пятнадцать. Ей нужно было десять минут, чтобы встать, еще десять минут на душ и пятнадцать на завтрак.

«Хорошо», – написала она, официально переводя АС-2 в разряд свидетелей. Она считала, что нельзя отказывать человеку, если он так стремится с тобой встретиться. АС-2 прислал смайлик – солнечные очки. Мишка не ответила, а вместо этого принялась за нелегкое дело пробуждения.

Она села в кровати, потянулась и включила в телефоне выпуск новостей, вышедший по московскому времени поздно ночью. Улыбчивый ведущий за несколько минут окончательно разбудил Мишку, и к сегменту о Софии Бутелла она уже встала и, подобрав с тумбочки телефон, пошла чистить зубы. Пятнадцать минут спустя она сидела за кухонным столом и резала докторскую колбасу бабушкиным ножом.

В квартире вообще все было бабушкино, и Мишка заметила это только после того, как Екатерина Наумовна переехала в онкологический центр. На стене тикали бабушкины часы – раньше их нужно было заводить ключом, но в середине двухтысячных Екатерина Наумовна отдала часы мастеру, другу дяди Саши, который заменил заводной механизм на электронный. Бабушкин холодильник чуть кренился рядом с бабушкиным книжным шкафом. Ветер трепал бабушкины занавески. Мишка приподнялась с бабушкиного стула и взяла с бабушкиного стола бабушкину солонку. Соль в ней была новая, купленная Мишкой уже после отъезда Екатерины Наумовны.